Тихановский Борис Михайлович, псаломщик

Родился Борис 6 апреля 1901 г. в большой семье и был седьмым ребенком. У Тихановских подрастали четыре дочери — Александра, Павлина, Ольга, Лидия и два сына: Павел и Николай.

Новорожденного крестили в местной церкви. В восприемниках — священник с. Баскаково Иоанн Григорьевич Полозов и жена губернского секретаря Ольга Евграфовна Иконникова (родная тетя, проживала в г. Бирске). Борис был последним ребенком, любимым: сестры нежно баловали его, братья учили шалостям.

Отец, псаломщик Михаил Тихановский, происходил из дворянского рода польских шляхтичей, которые более двух веков доблестно служили русскому Отечеству и после окончания службы поселились под Уфой. В 1886 г. отец принял духовное звание и стал служить в Иоанно-Предтеченской церкви с. Баскаково.

В 1904 году семья переехала на новое место службы Михаила Евграфовича — с. Шемяк, куда он был назначен диаконом. Старшие сестры Бориса уже учились в епархиальных училищах в Уфе, младшие помогали родителям по хозяйству. Хозяйство было большое: лошадь, коровы, свиньи, овцы, телята. Всем членам семьи находилась работа.

Наступил 1917 год. Россия погрузилась в пучину кровавых событий. Пожар революции охватил провинциальную Уфу. Воспитанник Уфимской духовной семинарии Борис Тихановский вынужден был возвратиться к родителям в Шемяк, не окончив полного курса: семинарию закрыли.

Убийства, голод, эпидемия тифа — все это заставляло многих в то страшное время покидать родные места, искать лучшей доли. Отец решает перебраться на восток. Старший брат Бориса, Николай (1894 г. р.), остается с женой Верой в Шемяке, где он служил священником местной церкви.

Через несколько лет семья Тихановских возвращается на родину. Возвращение не было радостным: сын-священник в марте 1919 года был варварски расстрелян красноармейцами во дворе своего дома.

Хорошо понимая, чем будет грозить служение Богу в «новой» России, Тихановские не отступились. Не той породы они были, чтобы отступить. В их венах текла, неохлажденная веками, горячая кровь их героических предков, которые доблестно сражались в Австрии, в Швейцарии, в Крыму и на Азове за Веру, за Отечество, за Честь.

Отцом и сыном осознанно был выбран путь тяжелых испытаний. Все осталось как прежде: отец трудился в храме д. Беляковка Альшеевского района, а сын продолжил его дело, храня в своем сердце светлую память о брате.

Борис стал псаломщиком Казанской церкви с. Степановка, что в Аургазинском районе. В его обязанности входило помощь священнику на службе, чтение и пение на клиросе. Славился в ту пору Степановский церковный хор. Украшением его был уникальный бас Бориса. Вскоре он женился. Александра Лихачева — красивая, статная, с волевым характером, — покорила сердце добродушного, интеллигентного Бориса.

В семье подрастали три сына: Евгений, Николай, Виталий и доченька Серафима. Вели свое небольшое хозяйство: лошадь, корова. Борис плотничал. Все ладилось в его сильных руках. Высокий, крепкий, молодой, а вороные волосы на висках уже «серебрились».

В 30-е годы началась новая волна репрессий против Церкви. В борьбе с религией государство создавало видимость законности. В следственных делах священнослужителей есть все атрибуты юриспруденции — ордера на арест, показания свидетелей, обвинительные заключения и приговоры. Другой вопрос, — как велось следствие, как получались показания. Шантаж и угрозы, пытки и избиения были нормальными методами следствия.   

ОГПУ особо не мудрствовало: следственные дела отличались краткостью, сроки следствия — предельно коротки. Одним из главных методов борьбы советской власти с религией стала конфискация зданий храмов и их последующее уничтожение.

Так было и в Степановке. В 1935 году здание церкви забрали под склад. Это не могло не вызвать возмущение верующих. Недовольных было много. Протестовать решились единицы. Священник Митрофан Соловьев, староста церкви Марк Журба и псаломщик Борис Тихановский активно собирали подписи с требованием вернуть храм верующим.

Борис уверял односельчан: «Я приложу все свои силы с тем, чтобы сохранить нашу православную веру и церковь!» С защитниками храма вскоре расправились — всех их арестовали. Бориса Михайловича обвиняли в «контрреволюционной деятельности, направленной на разложение колхоза, участии в фашистско-монархической организации, ведении пораженческой агитации, сочувствии "врагам народа" — Тухачевскому и другим».

Из материалов допроса от 18 сентября 1937 г.

Обвиняемый:

— Я участником контрреволюционной организации никогда не был и не бывал, потому дать показания по этому поводу не могу.

Вопрос:

— Прекратите лгать. Следствию точно известно, что Вы являетесь членом контрреволюционной фашистско-монархической организации. Не затрудняйтесь говорите правду.

Обвиняемый:

— Я повторяю, что никогда участником в контрреволюционной организации не состоял, потому мне затрудняться не в чем.

Допросов было несколько. Борис Михайлович выдержал их достойно. Вины своей не признал. Не подписал ни слова клеветы, не изменил своей правде. Изменился лишь почерк: крепкий в начале следствия, стал трудно узнаваемым в конце.

Тройкой при УНКВД по Башкирской АССР от 28 сентября 1937 года приговорен к десяти годам заключения по ст. 58-10, 58-11 УК РСФСР с отбыванием срока в исправительно-трудовом лагере.

15 октября под усиленным конвоем Бориса этапировали в г. Сыктывкар. Через три дня арестовали его отца, священника с. Болотино. Там же, в уфимской тюрьме, расстреляли. Об этом сын никогда не узнал.

После двух недель жуткого пути, поезд с заключенными достиг печально известного Котласа. Дальше двигались на баржах вверх по Вычегде до Пезмогского лагпункта. Бесконечные цепочки плавучих тюрьм непрерывно тянулись по реке.

Огромная машина ГУЛАГа работала в полную мощь, да так, что 1938 году население Республики Коми увеличилось в пять раз. Местные старожилы рассказывали о нескончаемых колоннах зеков, гонимых конвоями не только на баржах по реке, но и по мординскому тракту в верховья Локчима. А вот обратно никто не шел и не ехал.

8 ноября 1937 года Борис Михайлович прибыл в поселок Пезмог — столицу Локчимлага. Свое название лагерь получил от реки Локчим — притока Вычегды. Специализировался на лесозаготовке и лесосплаве. Это был один из страшных лагерей ГУЛАГа. В 1937-м сюда доставили 19 тысяч заключенных, в 1938-м — еще 26 тысяч, в 1939-м — 22,6 тысячи, в 1940-м — 10 тысяч ссыльных. Более половины из них были осуждены за «контрреволюционную деятельность».

Условия содержания узников были чудовищными. Смертность достигала колоссальных цифр. Только в 1938-м от голода и болезней скончалось около четырех тысяч человек — 20 процентов от общего числа. В том же году, спасая свои жизни, 600 осужденных сбежали. И по сей день здесь можно увидеть деревянные руины лагерных жилищ, кованые решетки на окнах, а среди сосен окрестных боров покоятся останки десятков тысяч заключенных.

В первую же зиму Борис Михайлович заболел бронхитом, который перешел в хроническую форму и вызвал болезнь сердца. Именно бронхит стал бичом всех заключенных, работающих на лесоповале.

Лютая северная зима была беспощадной: стоило только выйти из холодного барака, верхняя одежда мгновенно промокала, от холода слезились глаза, ледяной ветер пронизывал насквозь, нещадно трепал худые тела. Обувь — чаще это были резиновые калоши, обмотанные тряпьем, — на морозе примерзали к коже. Руки коченели от холода, не слушались, а надо было валить лес, вырабатывать норму. Летом было не легче: полчища кровожадного гнуса и комаров, сбивались так густо, что могли задушить северного оленя.

Из-за непосильного труда, голода, инфекций у Бориса развился миокардит, и, как следствие, началось патологическое изменение сердца — порок. За полгода жизни в лагере, если это можно назвать жизнью, — молодой, красивый, здоровый, физически крепкий 37-летний мужчина превратился в изможденного больного. Когда Борис Михайлович не смог больше вырабатывать положенную норму по заготовке древесины и окончательно ослаб — перевели в лазарет санитаром, где он ухаживал за такими же немощными, обреченными на смерть товарищами. Питание для заключенных-инвалидов сокращалось до минимума.

1938 год. Из постановления аттестатной комиссии: «...категория трудоспособности — 3. Работает санитаром. К работе относиться аккуратно, добросовестно. Взысканий не имеет, случаев отказа от работы не было».

Согласно циркуляру ГУЛАГа № 177177 от 3 февраля 1931 года категория трудоспособности 3, — это означало «инвалидность, пригодность для выполнения легких видов физического труда или полная инвалидность, непригодность ни для каких работ».

1939 год. Из анкеты очередной аттестации: «...Работает завхозом стационара. Поведение в быту хорошее, отношение к труду хорошее, административных взысканий нет. Выход на работу 100%...». В июле 1939 г. постановлением комиссии срок сокращен на 30 дней.

В этих изуверских условиях Борис смог продержаться почти пять лет. Он продолжал надеяться на встречу с родными, верил, что справедливость восторжествует. Весной 1940 года написал два письма в прокуратуру СССР и на имя товарища Берии. Сухой текст странички личного дела подтверждает пересылку: «...Жалоба отправлена по назначению». Далее следует информация под грифом «Секретно». Пояснения закрыты. Спустя 85 лет Локчимлаг не спешит рассекретить свои чудовищные тайны, покаяться в жутких преступлениях...

Самой страшной была зима 1942 года. Ее Борис Михайлович не пережил. Силы его закончились. 19 февраля он умер от крайнего истощения на фоне туберкулеза легких. Благородная, светлая человеческая жизнь прервалась... «...Рост выше среднего, волосы черные с проседью, нос прямой, глаза серые».

Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
Как последний вздох души.

Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
И горит и не горит.

Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
Невозвратное вернуть.

Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым сновидением,
Никогда не вспыхнет вновь.

Все, на чем печать непоправимого,
Белый лебедь в этой песне слил,
Точно он у озера родимого
О прощении молил.

И когда блеснули звезды дальние,
И когда туман вставал в глуши,
Лебедь пел все тише, все печальнее,
И шептались камыши.

Не живой он пел, а умирающий,
Оттого он пел в предсмертный час,
Что пред смертью, вечной, примиряющей,
Видел правду в первый раз.

Константин Бальмонт

Заключенный Локчимлага Борис Тихановский был погребен 26 февраля 1942 г. на Пезмогском старом кладбище с западной стороны в могиле № 430. В акте описи личного имущества Бориса Михайловича перечислены все его личные вещи, которые в день смерти сданы на склад, а именно:

1.Рубахи верхние старые две
2. Наволочка подушки одна
3. Брюки летние х/б старые
4. Рубаха черная старая одна
5. Майка одна
6. Пинджак один
7. Чемодан деревянный один.

Спустя месяцы пришло в башкирскую глубинку письмо.

«10.08.1942 г. Воскресенье.

Примите привет от товарища Вашего мужа.

Печальная обязанность выпала на меня, но эта роковая весть все равно должна быть известна Вам. 19 февраля в 9 часов вечера после продолжительной болезни на 8 лагпункте рядом с селом Пезмог в больнице или, как тут говорят, в стационаре, скончался Ваш муж, Тихановский Борис Михайлович. Я знал его с июля месяца 1938 года, все время в работе соприкасался с ним. Он уже в зоне имел зачатки туберкулеза. Возможно, он привез его еще с воли. В ноябре месяце 1941 года его с этапом отправили в Пезмог на лечение, но там его поджидала смерть. Работал он все время в стационаре совхоза Позтыкерос. За хорошее отношение к товарищам он пользовался их любовью и уважением. Мне он часто говорил о своей семейной жизни, о Вас, Александра Алексеевна, о четырех ему дорогих детях, о милых и любимых им сестрах. Рассказывал и о прошлой жизни родителей. Он знал о своей болезни — туберкулезе, но все надеялся на излечение. Я посылаю второе письмо с извещением о смерти Тихановского Б. М. Первое я послал по адресу Уфимский район п/отд. село Шемяк Тихановской Александре. Теперь нашел другой адрес. Извещаю Вас в надежде, что это письмо дойдет до Вас. Пусть его дети знают, что отец их в данном лагере умел трудиться честно и заслужил любовь начальства и товарищей. Если Вы найдете время, то я просил бы Вас уведомить меня письмом о том, что Вы получили от меня письмо и осведомлены о смерти мужа. Сообщить по адресу: Коми АССР, п/о Позтыкерос, Архангельскому Сергею Семеновичу. Жду ответа. С почтением,

Архангельский С. С.»

Той холодной осенью 37-го, после ареста Бориса, Александра с грудной малышкой на руках и ее трое ребят были выброшены на улицу в чем были. Дом, имущество, личные вещи — все было конфисковано. Только вера в то, что отец вернется и необыкновенно сильный характер Александры Алексеевны помогли выжить. После ареста отца старший, десятилетний сын Евгений заменил братьям и сестре родителя, стал опорой матери. Той холодной осенью закончилось его детство...

Судьба каждого из детей Бориса интересна и достойна отдельного повествования.

Официальное извещение о смерти пришло семье в декабре 1957 года только после того, как старший сын направил запрос в Военную коллегию Верховного Суда Союза ССР. Евгений Борисович обращался во все возможные инстанции, еще тогда, когда это было чревато страшными последствиями, когда все еще только в полголоса можно было произносить слово «репрессированный». Годами ждал ответов. И лишь спустя 32 года, в мае 1989 года, удалось добиться реабилитации.

Борис Михайлович Тихановский, как и сотни тысяч скромных сельских священнослужителей, от которых никто не ждал подвига, явили миру стойкость в вере, бесстрашие, силу духа, непримиримость ко лжи. Мы верим и знаем — они сегодня предстоят перед престолом Божиим и за всех нас молятся и покрывают своим благодатным молитвенным покровом — покровом мучеников.

Хаар О. В., Савельева Г. Е., правнучка и внучка псаломщика Бориса Тихановского