Варфоломей (Гондаровский Николай Николаевич), архиепископ

Архиепископ Варфоломей (Гондаровский Николай Николаевич) родился 27 октября 1927 года в с. Нечаевка Белгородской области в крестьянской семье. С пятнадцати лет был на фронте, ремонтировал танки. Богословское образование получил в Московской духовной семинарии и Московской духовной академии, которую окончил в 1959-м. В марте 1954 года принял монашество, 18 апреля того же года рукоположен во иеродиакона, а 30 ноября — во иеромонаха. С 1959 по 1960 годы — преподаватель Московской духовной семинарии. В июне 1960 года возведен в сан игумена и назначен заместителем начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. В октябре 1961-го назначен начальником Миссии с возведением в сан архимандрита. 26 мая 1963 года хиротонисан во епископа Угличского, викария Ярославской епархии. 29 мая того же года назначен епископом Саратовским и Волгоградским. 1964–1966 годы — епископ Венский и Австрийский, 1966–1969 годы — епископ Тульский и Белевский. С 20 марта 1969 года — епископ Кишиневский и Молдавский. С 11 октября 1972 года — епископ Ташкентский и Среднеазиатский.

Владыка Варфоломей возглавлял Ташкентскую и Узбекистанскую епархию пятнадцать лет, с 1972 по 1987 годы. «Это было на то время самым длительным сроком окормления епархии со времени ее образования.

«Сердце у него, видно, к Востоку лежало, — рассказывал иеромонах Варфоломей (Гречушкин)[1]. — До того [в 1961–1963 гг.] возглавлял Иерусалимскую миссию, мог часами о Святой Земле рассказывать. На проповеди мог так живо все эти святые места описать: вот такая там земля есть, и такая… Люди заслушивались».

«Был молитвенником, очень строгим, духовным человеком», — вспоминал митрополит Владимир (Иким)[2], возглавлявший делегацию РПЦ в Иерусалим, в которую входил и архиепископ Варфоломей.

«Очень смиренный, скромный человек. За четыре года только раза два видел его во внутреннем гневе, внешне недовольство почти никак не проявлялось. Сам служил часто, почти все полиелеи. Служил очень скромно, не любил большой пышности. Был даже случай, когда он рядом с диаконом стоял, читал стихиры. Или, бывало, едет в машине, попросит остановить и идет по дороге пешком, а машина тихонько за ним едет» (диакон Владимир Максудов[3]).

«Когда вспоминаешь владыку Варфоломея, слезы наворачиваются. Человек равноангельской жизни. Всегда старался помочь, участлив был в твоих делах и трудностях. Всегда помогал материально, даже когда его не просили – наперед пытался предугадывать. Со мной несколько таких случаев было – подзывал: “На вот, на лепешки”. Все, что ему приносили, тут же отдавал. Любил богослужения, голосом обладал исключительно красивого оттенка; когда читал каноны, нельзя было не умилиться. Собирал вокруг себя таких же молитвенников, старцев, авторитетных священников» (протоиерей Игорь Балухатин[4]).

Именно владыка Варфоломей пригласил в 1975 году в Среднеазиатскую епархию гонимого тогда иеромонаха Пафнутия (Россоху), подвижника, позже прославившегося трудами по возрождению Киево-Печерской Лавры; пять лет, с 1983 по 1988 годы, тот служил в [Свято-Успенском кафедральном] соборе. Помог владыка Варфоломей и о. Павлу Адельгейму, в 1972 году только что освободившемуся из мест заключения…

В отличие от архиепископа Гавриила[5] и епископа Платона[6], владыка Варфоломей меньше оглядывался на уполномоченных.

Вспоминает о. Павел Адельгейм:

"Когда епископ Платон хотел посетить Ашхабад, уполномоченный по Туркмении Бердыев ответил: "Скажите вашему епископу — пусть носа своего сюда не показывает, если не хочет иметь неприятности". Нет, епископ Платон не хотел неприятностей и не поехал в Ашхабад. Архиепископ Варфоломей любил приезжать в приходы неожиданно. Не поставив в известность уполномоченного и благочинного Синицына, владыка начал объезжать Киргизские приходы. Киргизский уполномоченный был возмущен. Он заявил архиерею, что все его посещения приходов должны быть "согласованы" предварительно. Читай: "спрашиваться надо, потом ехать". Отговорился. Мол, не знал, что заехал в Киргизию"[7].

И все же в отношениях с властями владыка Варфоломей был ближе к архиепископу Гавриилу, нежели к архиепископу Ермогену, и избегал шагов, которые были бы расценены властью как конфронтация.

Это отмечалось в сохранившейся характеристике на архиепископа Варфоломея, подготовленной 7 марта 1978 года уполномоченным Кривошеевым:

"Варфоломей сумел правильно построить взаимоотношения с уполномоченными Совета по делам религии, которые каких-либо претензий к нему не имеют. Прислушивается к просьбам уполномоченных Совета и считает своим долгом согласовывать вопросы расстановки и перемещения духовных кадров. <…> Особой активности в проведении церковных служб не проявляет. <…> Настроен лояльно"[8].

Естественно, бдительный уполномоченный не преминул указать и на "отдельные недостатки" правящего архиерея:

"Вместе с этим, как религиозный деятель, представитель высшего духовенства и руководитель епархии, [Варфоломей] старается сохранить помпезность и пышность церковных служб. Эта тенденция особо ярко проявляется на его кафедре — в Успенском соборе гор. Ташкента. Здесь он нередко пытается проявить излишнюю щедрость в материальной поддержке работников церкви за усердное служение, действуя на исполнительный орган через ключаря собора. <…> Определенную озабоченность Варфоломей проявляет в вопросах подбора духовных кадров, при этом основной упор делается им на верующую молодежь, которых (так! — Е. А.) пристраивает сначала в кафедральном соборе на должность иподиаконов, чтецов и после соответствующего изучения рекомендует на учебу в духовные семинарии или посвящает в сан служителя"[9].

Действительно, как и при архиепископе Гаврииле, в соборе не хватало священников.

"Помню, едем мы с владыкой Варфоломеем, — вспоминает иеромонах Варфоломей (Гречушкин), — я ему, как иподиакон, докладываю: вот, народ сильно жалуется на этого батюшку… А он мне: "Знаешь, а вот я сижу и думаю — что мне сделать легче: замок повесить на собор или потерпеть этого священника?" Он думал: ладно, человек хоть отпоет, хоть причастит, хоть Литургия совершается…"

Напротив, хороших священнослужителей взять в клир собора часто не удавалось. Так, пригласив в 1975 году в Ташкент иеромонаха Пафнутия (Россоху), владыка хотел сразу же определить его в собор. Однако вплоть до 1983 года это не удавалось — возражали уполномоченные. Пришлось определить о. Пафнутия в Мары (Турк[менская] ССР). Там о. Пафнутий восстановил храм, наладил приходскую жизнь, что незамедлительно вызвало возмущение уполномоченного, который как-то даже проговорился в беседе с владыкой: "Что-то в Марах у вас слишком все спокойно; уж не спелся ли батюшка с церковным советом?"[10].

Период, когда епархию возглавлял преосвященный Варфоломей, гораздо хуже отражен в документах и свидетельствах. В архиве уполномоченного хранятся лишь довольно сухие отчеты об административной и хозяйственной жизни епархии. Все более формальными в своей описательной части становились и ежегодные доклады Патриарху — по сути дела, из года в год перепечатывается одна и та же информация, одни и те же фразы… Наконец, почти ничего не сохранилось о годах правления владыки Варфоломея в епархиальном архиве: как рассказывают сотрудники епархии, в конце 1970-х, когда прошел слух, что в архив ожидается проверка из КГБ, владыка повелел значительную часть документов предать огню…

Кроме того, этот период, несмотря на свою длительность, был менее всего богат внешними событиями.

С одной стороны, это объясняется общим историческим контекстом: с начала 1970-х по середину 1980-х в обществе все более преобладают инерционные ("застойные", если использовать терминологию конца 80-х) явления. Период прямого богоборческого натиска на Церковь, происходивший с 1920-х по конец 1960-х (с небольшой "оттепелью" с середины 1940-х по середину 1950-х) сменился временем относительно "вегетарианского" контроля со стороны власти. Власть стремилась, главным образом, сохранить status quo и не допустить усиления влияния Церкви — последнее же происходило естественным образом по мере все большего разочарования масс, особенно молодежи, в "коммунистических идеалах". К тому же основное беспокойство местной власти вызывала уже не Церковь (как в прежние десятилетия), а все более заметное возвращение к исламу среди коренных народов региона, а также усиливавшаяся активность протестантских — большей частью незарегистрированных — общин.

Правда, несмотря на некоторое смягчение политики государства в отношении Церкви, давление и на священников, и на верующих продолжалось. Еще в 1969 году было принято постановление Совмина Уз[бекской] ССР "Об усилении контроля о выполнении законодательства о религиозных культах" (№ 65). Во всех исполкомах были созданы так называемые комиссии содействия по контролю соблюдения законодательства о религиозных культах. Была такая комиссия создана и при исполкоме Ленинского районного совета депутатов трудящихся, на территории которого находился собор.

Вот что, например, говорилось в докладе председателя комиссии А. В. Бабича (14 января 1972 года):

"Некоторая работа в районе проведена и проводится по изучению религиозности населения.

Райкому партии достаточно известны учредители религиозных обществ (члены "двадцатки") и весь состав платных прислужников церкви. <…> О религиозности населения могут свидетельствовать, например, и такие явления, когда в день религиозного праздника "крещение" в соборе разбирается до 20 тысяч литров т.н. "святой воды" и ежегодно раскупается до 2000 различных икон, более 12 тысяч нательных крестиков. <…> Учителя ряда школ района установили адреса на своих микрорайонах религиозных семей и проводят вокруг них целый комплекс мероприятий. <…> В период проведения религиозных праздников комитет партии в обязательном порядке закрепляет районный актив за Успенским кафедральным собором и Святотроицким молитвенным домом для предупреждения посещения данных домов детьми и подростками. В период религиозного праздника "Пасхи" проводятся мероприятия, которые способствуют отвлечению внимания населения от совершения обрядов"[11].

Так что власть не дремала — проводила "вокруг" верующих "целый комплекс мероприятий", не допускала в собор детей, устраивала разнообразные лекции (о содержании которых красноречиво говорит название одной из них: "Мы в космосе. Где же бог?")…

Зорко следили соответствующие органы и за жизнью епархии, за самим владыкой.

Вспоминает иеромонах Варфоломей (Гречушкин):

"Помню, на Иссык-Куле владыка гуляет, потом на сено сядет и говорит: самое главное — хоть здесь за нами не следят… В епархии-то особо не поговоришь. Иногда придешь там к нему, по какому-то вопросу, а он сразу шахматы ставит, приемничек включит, что-нибудь классическое, и в этот момент разговаривает".

Однако ни слежка, ни атеистические мероприятия ожидаемого эффекта не давали. Церковь не только не "отмирала" в этих тисках — но, напротив, понемногу восстанавливала прежние позиции. В 1976 году, в "Справке о ходе выполнения Постановления "Об усилении контроля о выполнении законодательства о религиозных культах"", уполномоченный К. У. Рузметов вынужден был признать:

"За период 1969–1975 годы <…> количество обрядов крещения увеличилось с 7060 до 10396, венчаний с 138 до 915, очных и заочных отпеваний покойников с 6,1 тыс. до 7,8 тыс. В городе Ташкенте обряд крещения совершается над каждым третьим ребенком европейской национальности"[12].

Что касается комиссий содействия по контролю соблюдения законодательства о религиозных культах при исполкомах, то, как сетовал Рузметов, "многие комиссии совершенно бездействуют" и не оказывают уполномоченным никакого содействия. Впрочем, и уполномоченные были в 1970-е уже не те, что прежде: половина их были пенсионерами (вроде "вечного" Кривошеева, который досидел в своей должности до 1987 года)[13].

Рекомендации были все те же: расширить атеистическую работу, "усилить контроль за деятельностью религиозных организаций и служителей культа"[14] … Через пять лет, 11 апреля 1980 года, на расширенном заседании координационного совета при Ташгорисполкоме по обобщению практики применения законодательства о религиозных культах снова повторялись прежние инструкции:

"…для атеистической пропаганды среди населения использовать нарушения, допущенные отдельными служителями культа; райисполкомам в период религиозных празднеств направлять по одному представителю от комиссии содействия в религиозное общество для изучения проповеднической деятельности духовенства"[15].

Однако все это делалось, скорее, уже по инерции; система все более и более давала сбой… Собственно, в поздне-брежневский период советское государство вернулось к той модели отношений с Церковью, которая существовала в конце 1940-х — начале 1950-х годов: государство контролировало Церковь, пыталось манипулировать ею, однако открыто ее не притесняло. Что касается манипулирования, то оно, как и в конце 1940-х, выразилось в постоянных "напоминаниях" и "рекомендациях" со стороны Совета правящим архиереям "давать высокую оценку" в своих проповедях тому или иному "деянию" режима: советской "мирной внешней политике", "Конституции 1977 года"… А в ноябре 1982 года, после смерти Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева, последовало указание уполномоченного У. А. Рустамова всем религиозным организациям "довести до сведения верующих эту скорбную и тяжелую для всего нашего народа весть" (словно верующие не слушали радио, не смотрели телевизор и не читали газет)… Сказано — сделано. Из епархии вышло письмо (с копией в Совет) всем настоятелем храмов "довести до сведения", "выразить почившему Леониду Ильичу нашу глубокую преданность и уважение, вместе с верующими пропеть вечную память"[16]. Такие же письма епархия, под диктовку уполномоченного, рассылала и после смерти Андропова, и после смерти Черненко…

Ситуация стала постепенно меняться с приходом к власти Горбачева.

Впрочем, изменения начались не сразу. Еще в июле 1986 года в Джизаке "силами общественности города" был снесен купол с крестом над молитвенным домом — как сооруженный без согласования с горисполкомом; правда, когда верующие обратились с жалобой в московский Совет, республиканский Совет пошел на попятную и заверил, что если верующие захотят восстановить купол и крест, вопрос будет решен положительно[17]. 15 апреля 1987 года московский Совет разослал всем уполномоченным письмо, в котором объявил "неправомерными" указания органов исполнительной власти к церквям требовать при крещении от граждан паспорт и фиксировать паспортные данные и сведения о месте работы и должности[18]. Это был уже прогресс; известно, что эти данные часто использовались властью для оказания психологического и административного давления на верующих.

Наконец, в 1987 году проводили на "заслуженный отдых" уполномоченного Кривошеева. В данной ему в Совете характеристике говорилось, что Кривошеев "зарекомендовал себя как принципиальный, инициативный и творческий работник", внесший "большой вклад в дело упорядочивания сети религиозных организаций, воспитании духовенства в духе лояльности" и т. д.[19]. (О том, как Кривошеев "упорядочивал сеть религиозных организаций", а точнее, всячески их сокращал, уже говорилось выше). В общем, "инициативного и творческого работника" проводили на пенсию — на дворе стояли уже другие времена. <...>

Как и прежде, собор посещали иностранные делегации. О посещении одной из них — группы паломников Японской Автономной Православной Церкви — даже писалось в "Журнале Московской Патриархии". Японские паломники посетили собор 22 апреля 1979 года и приняли участие в Пасхальной полунощнице, светлой утрени и Божественной Литургии. Глава делегации протоиерей Иаков (Иошио) Хиби — настоятель православного храма в Киото — принял участие в Богослужении, прочитал Евангелие на японском языке[20]. <...>

"Владыка, — рассказывал иеромонах Варфоломей (Гречушкин), — очень почитал Иверскую икону Божией Матери. Она у нас до него как-то сзади стояла. Как он приехал служить в Ташкент — сразу: где у вас она? У нас же как было: когда строили храм, думали, что оба хора будут там, наверху, друг против друга. Но когда сделали, оказалось там все равно и тесно, и жарко и для одного хора. Тогда слева сделали временно помост, и на нем левый хор пел, а над ним была икона "Благословление детей". А Иверская стояла там, где сейчас Плащаница Божией Матери, в самом притворе, позади. Вот мы владыке Варфоломею говорим: при владыке Гаврииле ее сюда поставили, она ведь вратарница, врата охраняет. А владыка Варфоломей: нет, нет, там ей не место. Тогда игумен Виссарион распорядился, помосты сломали, на их месте закрепили Иверскую, а левый хор перевели к иконе Успения… Владыка, когда в соборе пожар был, первым делом сам вынес Иверскую".

Пожар, о котором здесь говорится, произошел ночью 4 сентября 1983 года, ровно через 25 лет после освящения собора. Неожиданно загорелся купол. Кто-то говорил, что был поджог, кто-то — что произошло самовозгорание (было еще жарко). Купол был деревянный, потушить его долго не удавалось. Вскоре весь клир был в соборе, спасали иконы, утварь. В самом соборе ничего не сгорело, однако во время тушения собор оказался залит водой и пеной, в алтаре ручьем лилась вода, вздыбился паркетный пол. Как и во время строительства собора, в устранении следов пожара и восстановлении купола участвовали почти все прихожане: залезали на крышу, выстраивалась живая цепочка — от крыши и до свалки, с песнями передавали друг другу обгорелые доски, ведра…

После пожара была выполнена реконструкция купола, кровли и придела.

На шестнадцатый год пребывания владыки Варфоломея на Среднеазиатской кафедре, 10 сентября 1987 года, было получено известие о назначении его архиепископом Орловским и Брянским. Многие верующие не хотели расставаться с владыкой, — группа прихожан даже написала прошение на имя Патриарха Пимена с просьбой оставить владыку Варфоломея в Ташкенте[21], однако подобные решения не отменялись…

В последние месяцы служения в Ташкенте у владыки ухудшилось здоровье.

"Он еще когда на войне был в окопах, обморозил, видать, ноги, — рассказывал иеромонах Варфоломей (Гречушкин). — Ходил даже в жару в шерстяных носках. Каждый год посещал летом приходы вокруг Иссык-Куля — чтобы и служить, и лечиться. Принимал на ноги лечебные грязи, глиной обмазывал. Эта болезнь потом и на сердце повлияла… Он к старцам обращался, те сказали: готовься, владыко, это тебе уже болезнь к смерти. Поэтому он последние месяцы от дел немного отступил, молился больше. Говорил: вот скоро вместо меня прибудет владыка Лев[22], у него благодати больше, разберется".

"Последние службы перед своим отъездом владыка стоял в приделе со слезами на глазах", — вспоминает диакон Владимир Максудов.

4 ноября 1987 года архиепископ Варфоломей попрощался с Ташкентом и вылетел в Москву. Как говорится в справке уполномоченного:

"Кроме официальных провожающих в аэропорт съехалась группа (20–30 чел.) верующих — пожилых женщин, которые с цветами и в слезах провожали Варфоломея"[23].

Орловскую епархию Варфоломей возглавлял менее полугода: 21 марта 1988 года, еще не глубоким старцем, владыка почил от разрыва сердца. Похоронен на центральном Крестительском кладбище Орла» (Евгений Абдуллаев. История Ташкентского Свято-Успенского кафедрального собора … С. 39–46).

________________

[1] Один из старейших священнослужителей Свято-Успенского кафедрального собора г. Ташкента. Отошел ко Господу 3 апреля 2014 года на 67-году жизни.

[2] Митрополит Ташкентский и Среднеазиатский Владимир (Иким) возглавлял Ташкентскую кафедру в 1990–2011 годы.

[3] Диакон ташкентского храма священномученика Ермогена, Патриарха Московского и всея Руси (по состоянию на 2.3.2018).

[4] Митрофорный протоиерей, настоятель Свято-Владимирского храма г. Ташкента, первый секретарь Ташкентской епархии (по состоянию на 18.6.2023).

[5] Архиепископ Гавриил (Огородников) возглавлял Ташкентскую кафедру с 1960 по 1971 годы.

[6] Епископ Ташкентский и Среднеазиатский Платон (Лобанков) возглавлял епархию в 1971–1972 годы.

[7] Адельгейм Павел, протоиерей. Своими глазами. М., 2010. С. 210. Это подтверждается и в характеристике владыки Варфоломея, данной в 1978 г. уполномоченным Кривошеевым: уполномоченный сообщал, что владыка «старается не распространяться» о планируемых поездках по епархии даже среди аппарата епархии» (Центральный государственный архив Республики Узбекистан (далее — ЦГА РУ). Ф. Р-2456. Оп. 1. Д. 600. Л. 29).

[8] Там же. Л. 29–30.

[9] Там же. Л. 30–31.

[10] Сообщено диаконом Алексием Гречушкиным.

[11] Архив Ташкентского и Узбекистанского Епархиального Управления (далее — АТУЕУ). Оп. 1. Д 27. «Успенский кафедральный собор. 1975–1977 гг.». Лист не указан.

[12] ЦГА РУ. Ф. Р-2456. Оп. 1. Д. 571. Л. 22.

[13] Там же. Л. 23.

[14] Там же. Л. 17.

[15] ЦГА РУ. Ф. Р-2456. Оп. 1. Д. 621. Л. 25.

[16] ЦГА РУ. Ф. Р-2456. Оп. 1. Д. 655. Л. 12–13.

[17] ЦГА РУ. Ф. Р-2456. Оп. 1. Д. 731. Л. 73–74.

[18] Там же. Л. 31.

[19] Там же. Л. 36.

[20] Журнал Московской Патриархии. 1979. № 10. С. 26–27.

[21] Обнаружить текст самого письма в архивах не удалось.

[22] Архиепископ Лев (Церпицкий) возглавлял Ташкентскую и Среднеазиатскую епархию в 1987–1990 годы. Ныне — митрополит Новгородский и Старорусский.

[23] ЦГА РУ. Ф. Р-2456. Оп. 1. Д. 731. Л. 59.