Воспоминание–завещание протоиерея Александра Ильина
«Человек, яко трава дние его,
яко цвет сельный, тако оцветет»
(Пс. 102, 15)
Земная жизнь моя приближается к своему пределу. Взор невольно обращается назад, в прошлое, в улетевшие, подобно тени, дни и годы; и вперед, где за порогом смерти раскрывается дверь вечности… Прошлое… Оно невозвратимо… Только там, в глубине души, в памяти, в подсознательной области оно проходит, как живая картина: детство, учение, жизнь в скорбях, мимолетных радостях… А над всей внешней нитью — рука Божия, всемогущая, премудрая, неизреченно любящая… Она живит, ведет, хранит, поднимает, озаряет, вливает силу, влечет невыразимой любовью к блаженной вечности.
Не внешнее течение жизни и отдельные ее моменты, а вот эти дивные дела Божии в малом, в жизни бедного странника, ничтожного червя земного встают живой картиной в моей памяти, поскольку они были доступны моему убогому разуму или открывались мне через ближних. В них чертились пути земной жизни, открывалась завеса вечности, являлась любовь и слава Отца Небесного через Единородного Сына действием Святаго Духа Утешителя. «Да исповедятся Господеви милости Его и чудеса Его сыновом человеческим» (Пс. 106, 8).
Желание мое, чтобы эти воспоминания дел Божиих были моим завещанием детям моим, друзьям моим; кого Господь соединил союзом Своей любви в Духе Святом, особенно в Божественном Причащении, подвиге покаяния, посильном хранении Его святых заповедей. Чтобы наши сердца соединились в сей ли или будущей жизни в едином хоре хвалы. «Да восхвалят Имя Его в лице, в тимпане и псалтири да поют Ему» (Пс. 149, 3).
Много раз Господь будил мою душу, спящую сном нерадения и уныния, и тихими, и сильными ударами в жизни. Пожалуй, самым сильным ударом поразил Он мое грешное сердце, когда тяжкой болезнью Он взял от меня мою кроткую, верную подругу жизни. Эта горькая утрата и побудила меня вспомнить Его многие милости и великие дела к укреплению моей немощи. «Внегда уны сердце мое: на камень вознесл мя еси, наставил мя еси, яко был еси упование мое, столп крепости от лица вражия» (Пс. 60, 3 – 4).
29 июня 1958 года Господу угодно было взять от меня мою верную, кроткую подругу земной жизни, Александру Васильевну Пономареву. Боль тяжкой раны разлуки пойдет со мной до моей могилы. «Отвержеся утешитися душа моя»… Безмолвно переношу я эту боль, только часто от нее ложится на уста печать молчания. Пусть о ней узнает только Господь. Он дает, Он и берет. «На всяк день благословлю и восхвалю имя Твое во век и в век века». Внешне я спокойно выполняю мой земной долг. Я знаю, что это — горькая, но лишь короткая разлука перед вечной жизнью. «Любовь никогда не прекращается», над ней не властна смерть.
Она была моей верной женой, моей кроткой духовной дочерью, самым близким другом сорок лет. Соединив свою жизнь с моей, она смиренно несла крест матери трех детей, вместе со мной — крест пастырского служения, и всю свою жизнь принесла в жертву Святой Церкви. Ее любящему и любимому сердцу я посвящаю эти воспоминания. Живой картиной и сейчас во мне стоят эти сновидения, отчасти видения и моему убожеству, и другим. Что в них от Господа, что от прелести, я не знаю. Чего я не понимал, того не принимал и не отвергал, предоставляя оценку будущему.
Может быть, излагаемое здесь будет кому-нибудь малыми уроками жизни к укреплению веры, надежды, любви, мужества в подвиге исполнения заповедей Господа. Тогда можно было бы считать не напрасным этот малый труд, когда от этих уроков будет польза нам на пути спасения и прославится имя Божие.
Мои родители, Иван Ильич Ильин (1855.25.08–1938.25.04) и Ксения Феоктистовна (1857–1940.5.05), были крестьяне из бывших крепостных. Родители моей матушки, протоиерей Василий Сергеевич Пономарев (умер в 1941.21.11) и мать Александра Ивановна (умерла в 1943.20.01), были духовного звания. Они прошли земной путь, и нет их с нами. Так же уйдем отсюда и мы. Вспоминаем их, об их делах, любви к нам, и они из вечной жизни видят нас и служат нам больше, чем мы им.
Родители моего отца, Илья Антипович и Мария Сергеевна, которых я еще помню, были крепостными крестьянами. Отец мой обучался в Петербурге токарному делу по металлу и там работал сорок лет. В личной жизни духовно он стоял высоко: постоянно читал Псалтирь, соблюдал посты, праздники, имел дар слезной молитвы, был очень милостив и отзывчив к ближним, в работе был аккуратен и усерден, дома за работой пел молитвы. Имел ум глубокий и рассудительный, волю твердую. В 1918 году он уехал из Петрограда на родину, в деревню Глинки Новоторжского уезда Тверской губернии, ныне Калининской области, и там жил до кончины. Мать моя жила в деревне на родине, вела хозяйство со своими дочерьми, имела сердце очень доброе, всегда принимала нищих в своем доме и ухаживала за ними. Ее родители, Феоктист и Митродора, были из соседней деревни Бели, отличались добротой, очень много творили милостыни. Мне далеко до добродетелей моих родителей.
В нашей семье было семь человек детей: три сына — Артемий, Михаил, Александр; четыре дочери — Пелагия, Мария, Татиана и Анна. Еще три умерли младенцами: Иоанн, Евдокия, Афанасия. До восьми лет я жил на родине, в деревне Глинки, с матерью.
В 1903 году отец взял меня в Петербург. С ним уже там жили два старших брата. Артемий окончил четыре класса городского училища, курсы бухгалтерии и работал бухгалтером до 1919 года в Петербурге, а затем в Баку до 1940 года. Второй брат, Михаил, после городского училища поступил в Петербургскую Духовную семинарию, окончил ее в 1911 году, принял священство. Служил в Гдовском уезде Петербургской епархии в селе Низы, в Петербурге на Малой Охте, в церкви во имя иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в городе Торжке Калининской области, в Волосове и в селе Таложне Калининской области, где и скончался 5 мая 1925 года, там и погребен. Через моего брата Михаила Господь открыл путь и мне в Петербургскую Духовную семинарию. Он меня подготовил, я сдал экзамен прямо во второй класс и был принят в 1910 году.
Окончил я Духовную семинарию в 1915 году вторым с представлением без экзамена в Духовную академию и был принят в Петербургскую Духовную академию в 1915 году, где прослушал первый курс в 1915/16 году. В 1916 году я был взят в армию, шла война. Прошел школу прапорщиков, год был на фронте. В 1918 году, в перерыв службы между старой и Красной Армией, я жил в деревне, в родном доме. Здесь 13/26 июня я женился, венчание было в этот день в Воскресенской церкви села Таложня в трех километрах от деревни Глинки. В этом же храме я некогда был крещен, около этого храма погребен мой брат, иерей Михаил, и другие родные. На кладбище вблизи храма лежат мои родители и еще многие родственники.
Невесту мне нашла моя мать — учительницу нашей школы, Александру Васильевну, жившую от нас через дом со своей сестрой Антониной, тоже учительницей. В ноябре 1918 года я снова был взят в армию, служил до лета 1922 года по специальности телефонной связи на разных должностях. Жена моя жила в доме моих родителей и продолжала учительствовать.
В 1921/22 году я служил в Петрограде и здесь в конце февраля был рукоположен во диакона преосвященным Алексием, епископом Ямбургским, ныне Святейшим Патриархом, с назначением к церкви во имя иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Петроградской стороне около Введенской церкви. По освобождении из армии в июле 1922 года я уехал на родину к жене и 18 сентября 1922 года был рукоположен во иерея епископом Феофилом Новоторжским, викарием Тверским. Назначен к Пятницкой церкви города Торжка, где и служил четырнадцать лет до 27 августа 1936 года.
Вспоминаются мне за этот период жизни и проявления Промысла Божия, Который всем управлял, руководил, вразумлял, направлял к Своим целям…
Жил я в Петербурге тринадцать лет, с 1903-го по 1916 год, но шума этого города я не любил, жить в нем я не хотел, думал при возможности уехать…
Господь послал мне двух Своих рабов для моей духовной поддержки. В 1918 году весной, по возвращении моем из армии, я сидел в своем родном доме утром, за столом в большой комнате, и читал творения святого Иоанна Златоуста. Вдруг открылась дверь, и вошли две старушки, одна в монашеской одежде, а другая в мирской. Я встал, поздоровался и спросил: «Кого вам угодно видеть?» — «Мы — к Вам». — «Простите, я вас не знаю». — «А мы Вас знаем давно». С этого началось наше знакомство.
Это были две старицы, подвижницы, обладавшие даром исцеления и прозрения: бабушка Параскева, тайная монахиня, и монахиня Сергия (Зорина) из Вышневолоцкого Казанского монастыря. Жила в монастыре пятьдесят два года. Много было мне через них молитвенной помощи, откровений, вразумлений.
Бабушка Параскева много мне рассказывала… Она была неграмотна. Семнадцать лет была замужем, имела троих детей. Много молилась с детства, много терпела от мужа за ночные молитвы. Когда муж умер, Параскева стала свободно подвизаться в молитве. На ночных молениях в храме в Таложне Голос учил ее молитвам. Последние годы ее жизни не проходило ни одного дня, чтобы через нее не совершалось исцеления и изгнания бесов. За помощью к подвижнице обращались издалека… В одном из своих видений она увидела во сне обитель рая. В одном месте стоял храм. Спросила: «А кто же в этом храме служит?» Ей ответили: «Александр». — «А какой же?» — «Глинский». Скончалась бабушка в 1924 году, погребена в Таложне на кладбище.
Монахиня Сергия отличалась глубоким смирением и также имела дар исцелений. Помнится мне одно из ее видений: она молится у себя в келье в ночь на Рождество. Вдруг пред ней является Жена, закрытая покрывалом, с Младенцем на руках, обращается к монахине Сергии и говорит: «Возьми, попестунствуй Сына Моего», — и подает Младенца ей на руки. Скончалась она 3/16 1930 года.
Летом 1922 года я был еще диаконом. С братом Михаилом, иереем, и некоторыми его духовными детьми мы направились в село Ново, около Кувшиново Калининской области, навестить старца Мефодия. Монах жил в келье около храма, который построил, был известен как подвижник, прозорливый, убит в 1923 году, погребен в селе Таложня. После молитвы в его келье вместе с другими я поцеловал икону Божией Матери «Взыскание погибших». Образ был большой, пред ним висела большая лампада. Прикладываясь, я нечаянно зацепил головой висящую лампаду, и масло из нее вылилось на мою голову, облило всего и потекло на одежду. Этот образ был потом у брата Михаила, а после его смерти у меня в Торжке. В войну он сгорел вместе со всем моим имуществом, когда я был в лагере. С него я дважды писал копии, одна из которых имеется у меня…
В первые годы моего священства в Торжке, в Пятницкой церкви, видел два сна.
Нахожусь я в каком-то храме двухэтажном, не нашем, во втором этаже. Храм пустой. В средине храма на полу я собираюсь ложиться спать, подо мной нет ни ковра, ни подушки. Ложусь лицом на восток, к алтарю. Лег. В голове идут мысли: «Сколько греха творится на Русской земле, что нам за это нужно ждать от Господа?» Вдруг вижу: потолок и стены храма исчезли, надо мной — открытое небо, по нему идут облака. Справа, на юге, на небе появляется большой, черный четвероконечный крест, движется вверх к зениту, проходит надо мной на север и скрывается. Через несколько мгновений на юге появляется второй крест, такой же большой, светлый, на нем — Распятый Господь. Вижу, словно рядом, текущую из Его ран Кровь. Крест поднимается вверх надо мной до зенита на север и исчезает. Еще мгновение — и все небо покрывается ангелами от края и до края. Их вид: в полный рост, в длинных одеждах, крестообразно подпоясанные через плечи; у каждого в руке — жезл, выше их роста, а верхний конец, как у архиерейского жезла, тройной. Среди ангелов на востоке появляется облако, на нем, как на престоле, сидит Господь. Облако медленно приближается. Когда оно достигло до половины пути от горизонта до зенита, я заснул… Что было дальше, я не видел. Вдруг раздался потрясающий удар грома. Я проснулся, хоть и это было еще продолжением сна, и увидел: храм стоял снова цел — и стены, и потолок, только не было рам и решеток в окнах, около них — опаленные стены. Слышал голос: «Молния ударила в храм». На этом кончился сон.
Около 1925 года в храме Воскресения Христова в селе Таложня на моей родине служил мой брат, иерей Михаил…
Были некоторым из моих прихожан и наяву некие видения, очевидно, для укрепления их и моей веры. Однажды в мою квартиру на Знаменской улице у М. Е. Смолина пришла моя прихожанка, Александра Александровна Макалютина, восьмидесяти пяти лет. Я вышел к ней из спальни в столовую. Она взглянула на меня и пошатнулась. Потом сказала, что увидела на моем лице свет. Александра Александровна жила до 1918 года в Петербурге, была духовной дочерью протоиерея Александра Косухина, близко знала протоиерея Иоанна Сергиева. Ей когда-то было сказано, что ее последним духовным отцом станет священник, который будет находиться в Киевских пещерах. Она отличалась великой ревностью и преданностью церкви и мне, что подтверждалось многими случаями из ее жизни. После 1918 года жила в Торжке и скончалась 18 февраля 1930 года. Сильным желанием Александры перед кончиной было причаститься Святых Таин из моих рук и чтобы я совершил отпевание. Господь судил исполнить ее желание и мой долг, хотя в то время я и болел. Накануне сорокового дня по ее кончине вечером я читал правило, готовясь служить Литургию. Мне пришел помысл: что-то Господь приготовил ей за великое ее самоотвержение и любовь? Я, пожалуй, таких людей, как она, и не встречал…
Среди моих прихожан в Торжке была Анна Валериановна Покровская, замужняя, пожилая, интеллигентная и глубоко верующая. Ее сердце было полно великой любви к ближним. Однажды в будний день она была за Литургией в Пятницкой церкви. Когда на «Буди имя Господне» я сказал: «Благословение Господне на вас…», мой взгляд упал на нее, и я увидел, как сильно изменилось ее лицо, она чуть не упала. Потом Анна мне сказала, что в этот момент она увидела Господа, стоящего в алтаре за Престолом.
Среди знакомых Анны Валериановны был некто Иван Павлович, больной туберкулезом, неверующий. Она его навещала, говорила с ним о вечной жизни. Но он так и умер неверующим. Видит она сон: тьма, ни искры света, в этой тьме она летит долго, томительно, тьма давит ее. Наконец, Анна воскликнула: «Какая ужасная тьма! Да есть ли кто здесь?» Голос ей ответил: «Да, есть». Она узнала голос: «Это Вы, Иван Павлович?» — «Да, это я, Анна Валериановна». — «Почему же здесь такая ужасная тьма, и почему Вы — в ней?» — «Здесь нет Бога, потому здесь такая ужасная тьма. Я в земной жизни отверг Бога, а теперь Бог отверг меня и осудил меня вечно находиться в этой тьме. Я просил мою жену (она была жива тогда и оставалась неверующей), чтобы она на моей могилке зажгла хотя бы маленький огонек, чтобы хоть чуть-чуть озарить эту ужасную тьму, но она и этого не сделала». После этого Анна Валериановна часто ходила на его могилку, зажигала свечечку, и эта свечечка не гасла, догорая до конца в любую погоду.
В Торжке на Филипповской улице, в доме моих прихожан, был молодой человек Николай. Он купался в реке Тверце и утонул. Через некоторое время отец его, Степан Петрович, во сне увидел, как входит в дом умерший сын его Николай. Отец к нему: «Коля, ведь ты утонул, зачем же ты пришел?» — «Я пришел навестить вас». — «А как же ты утонул?» — «Я плыл, у меня свело судорогами руки и ноги, и я утонул». — «Где же ты теперь, как тебе там, хорошо или плохо?» — «Ни хорошо, ни плохо, — большой двор, и нас там много». — «А до какого же ты времени будешь там?» — «До Страшного Суда». — «Когда ты жил на земле, ты иногда говорил, что Бога нет, а вот теперь ты знаешь, скажи, есть Бог или нет?» — «Живя на земле, мы много заблуждаемся: Бог есть. Мне пора идти»…
В храме Борисоглебского монастыря, в городе Торжке, я был рукоположен во иерея. В сне я увидел, как подошел к гробнице преподобного Ефрема Новоторжского со стороны правого придела…
Мой отец, Иван Ильич, рассказывал мне свой сон: привели его в некий храм в алтарь и сказали: «Вот здесь — твое место, его приготовил тебе твой сын Александр…»
Вышеизложенное относилось к периоду нашей жизни до 1936 года в Глинках и Торжке. С августа 1936 года в нашей жизни умножаются скорби, которые самой большой тяжестью легли на мою матушку… Отчасти я их предчувствовал, но не принимал человеческих мер, все оставляя на волю Господа. Это — жертва на алтарь Святой Церкви, я взирал на волю Господа и вечное воздаяние, имел опорой Промысл Божий.
27 августа 1936 года я был арестован вместе с епископом Агапитом Новоторжским и многими другими и направлен в лагерь на пять лет. Матушка осталась с тремя детьми: Евгений, 1922 года рождения, Николай, 1924 года рождения, Варвара, 1930 года рождения. Она переселилась жить к своему отцу, протоиерею Василию, а после его ареста в 1937 году осталась с детьми и своей матерью.
Матушка моя поступила работать кассиром в аптеку, этим содержала семью, помогала и мне в заключении. Много раз приезжала она в Калинин навестить меня в период нахождения моего там в тюрьме. Много скорбных дней дано было ей перенести. В 1938 году умер мой отец в деревне Глинки, и в 1940 году умерла моя мать там же.
Началась война. Сыновья были взяты в армию. Сын Николай в сентябре 1941 года пропал без вести.
В конце 1941 года дом ее [жены] отца, где они жили, сгорел от немецкой бомбы, погибло все имущество. 20 января 1942 года умерла ее мать, Александра Ивановна.
В июне 1942 года я был освобожден после присужденного срока десять с половиной лет, но без выезда. Я был в трех лагерях: Карагандинском, Томско-Асинском, Севжелдорлаге — Коми ССР. Там оставлен на работе по найму. В 1943 году осенью, по общему согласию, матушка с Варей приехали ко мне в Ухту, чтобы вместе нести все испытания. В начале 1944 года по болезни мне был дан выезд, и мы все выехали в город Аркадак Саратовской области по предложению одного жителя этого города, работавшего там вместе со мной. Прибыли туда на Пасхальной неделе.
Старший сын Евгений с войны вернулся, был ранен и контужен. В Торжке он женился на Нине Алексеевне Ласицыной. Там закончил политехнический техникум и устроился на работу по специальности. У них родились дети: Татьяна, 1947 года, и Александра, 1958 года.
Все, что было дано перенести мне, я принимал с полной покорностью воле Божией, как заслуженное за мои грехи. Я очень бы хотел и всю тяжесть скорби моей матушки и детей взять на себя, но, очевидно, не было на то воли Господа. Нужно по закону любви делить здесь скорби каждому в свою меру, чтобы иметь надежду, если будет на то милость Божия, разделить за них и воздаяния в будущем. Семья моя и храм, и родители, и духовные дети — все это было глубокой раной моего грешного сердца. Не дано было мне проводить в последний путь и моих родителей…
По приезде в Аркадак весной 1944 года месяца два у нас были затруднения с питанием. С трудом доставали овощи, собирали и ели разную траву. После дороги матушка заболела брюшным тифом, полтора месяца лежала в больнице. Жизнь ее держалась на волоске. Когда она вышла из больницы, ее кости были лишь покрыты кожей. Я ездил в Саратов, в епархии было лишь девять храмов, свободных мест не было. В Аркадаке храм был закрыт. Я устроился на работу экономистом Госторга. Была попытка выехать в Днепропетровск, к архиепископу Андрею, но я не смог получить разрешения на выезд. С августа 1947 года в Аркадаке открылся храм, и я туда получил назначение. Служил в нем два с половиной года до февраля 1949 года.
У матушки обнаружили рак груди, и к 19 января 1949 года ей была сделана операция, удалена половина правой груди. В 1948 году я ездил в Москву и в Ленинград. Встретил своих старых друзей и по благословению митрополита Григория устроился заочником в Ленинградскую Духовную академию.
В январе 1949 года по моему прошению я был переведен в Ленинградскую епархию с назначением настоятелем и благочинным в Лугу. Матушку привезли из больницы уже без меня. После Пасхи я поехал в Аркадак и привез матушку в Лугу. Дочь Варя осталась еще в Аркадаке до окончания 10-го класса и сдачи экзаменов. После сдачи их она приехала в Лугу.
Была там одна женщина, именем Пелагия. В прошлом она вела жизнь греховную, но потом обратилась к Господу. Она иногда впадала в состояние какого-то сна, иногда в храме. Чувствовала непреодолимую потребность сна, падала и засыпала. Сон бывал иногда продолжительным. В этом состоянии ей бывали некие видения. Однажды в храме, в состоянии такого сна, она увидела: вошла в храм Божия Матерь с большим количеством зажженных свечей в руках и раздавала свечи, но не всем; вышла на паперть, и там дала свечу одному только мальчику, стоящему среди нищих…
Был в Аркадаке еще один дедушка нищий, имени не помню. Была Великая Суббота, теплый весенний день, пробивалась травка. Освящали куличи кругом храма. Когда я пошел кругом храма святить куличи святой водой, вдруг ему явился во славе святой пророк Захария, отец Иоанна Предтечи, и с ним очень много детей в возрасте около четырех лет, они заполнили все пространство кругом храма.
Однажды этот дедушка присутствовал в одном доме, где я служил водосвятный молебен. После молебна был чай. Шла беседа о духовной жизни. Когда кончился чай, все встали. Дедушка подходит ко мне и говорит: «Уж я не скрою от Вас, батюшка, что видел: сейчас с нами за столом были Сам Господь и Божия Матерь».
Еще видение некоей женщины там же: на утрени Великой Субботы, когда мы обносили плащаницу кругом храма, она видела, как около плащаницы кругом храма шли Божия Матерь и жены-мироносицы…
Период нашей жизни в Луге (1949–1954 годы) был сравнительно спокойным. Хороший климат, наблюдения врачей за состоянием здоровья матушки в Ленинграде. Ее здоровье постепенно улучшилось и окрепло.
Дочь Варя осенью 1949 года вышла замуж за ученика Ленинградской Духовной семинарии Ефимова Евгения Васильевича. Свадьбу я венчал в Толмачеве 21 ноября. Зять был рукоположен во иерея и назначен в село Черное на берегу Ладожского озера, потом переведен в Тихвинскую церковь поселка Сиверская митрополитом Григорием по моей просьбе, когда там ушел за штат протоиерей Иоанн Рудаков, мой старший сослужитель по городу Торжку.
В Луге для поездок по благочинию купил легковую машину, сначала «Оппель Р-4», потом «Москвич-401». Держал экзамен, получил права шофера-любителя. Ездил по благочинию и с матушкой в Сиверскую, Торжок, Печоры.
В январе 1954 года митрополит Григорий перевел меня в Новгород настоятелем Никольского собора и благочинным на место почившего протоиерея Николая Чернышева. Переехал я в Новгород 4 февраля, а матушка приехала 17 февраля. Полгода жили в наемной комнатке, а в августе 1954 года купили дом для настоятеля на Ильинской улице. 1954–1956 годы прошли сравнительно спокойно. С марта 1955 года в течение года я был членом Ленинградского епархиального совета.
5 ноября 1955 года скончался митрополит Григорий, назначен митрополит Елевферий и викарий Старорусский епископ Сергий (Голубцов), вновь хиротонисованный, прибывший в Новгород 28 ноября 1955 года. 19 сентября 1955 года в Никольский собор были переданы мощи святого Никиты, епископа Новгородского (умер в 1108).
С января 1957 года в состоянии здоровья матушки стали замечаться нарушения: перемежающиеся боли под ложечкой и в пояснице. В мае осматривал ее на квартире доктор Рыскин, смотрел на рентгене.
31 августа – 7 сентября мы с ней вдвоем ездили на «Победе» в Торжок, Глинки, на могилу родителей, навестили сестер Пелагию Ивановну и Марию Ивановну, которая уже четыре года лежала в параличе. К концу сентября появились у матушки колющие боли в паху. Проводили лечение в Новгородской поликлинике. В октябре поехали в Ленинград, осматривали в Онкологическом институте. С 31 октября по 13 ноября она там проходила лечение рентгеном амбулаторно, пять сеансов по часу. Принимали и другие меры лечения. Началось заметное накопление воды в области живота. 24–26 декабря 1957 года и 3–5 февраля 1958 года мы ездили с нею автобусом в Сиверскую, первый раз по случаю рождения у Вари дочери Кати 7 ноября и второй — на именины зятя. Состояние здоровья ухудшалось. 20–21 марта 1958 года поехали на осмотр в Военно-медицинскую академию. Осматривали доктор медицинских наук профессор Ярушевич Аркадий Дорофеевич и профессор Макаров. Нашли поражение раковыми опухолями области живота и нижнего таза. Операцию признали поздней. Принимаемые меры лечения (чага, неоцид) не давали помощи. С 16 апреля по 2 мая был у нас в отпуске сын Евгений с дочерью Таней из Красноярска. 21 апреля в новгородской больнице удалили воду из живота проколом. 13 мая, в день памяти святителя Никиты, матушка ездила в собор, служили молебен у гробницы святителя. Это был последний ее выезд в храм.
5–6 июня я ездил в Ленинград для сдачи в Академии последних моих трех экзаменов за четвертый курс — Священное Писание Нового Завета, канонику и патрологию.
С 9 июня начались приступы рвоты. 19 июня вечером она последний раз вышла на воздух во двор. 18 июня на моей машине из Сиверской приехали Варя с Наташей и Катей. С 20 июня она уже слегла. Кушала очень мало. 24 июня ночью начались сильные приступы боли. Неоднократно вызывали «скорую помощь»: парамидол, понтапон, кофеин. 24 июня на квартире доктор удалил проколом воду, девять литров. Это был день сороковой годовщины нашей свадьбы. О! Если бы мне было можно все это взять на себя вместо нее! Да будет, Господи, во всем Твоя воля благая, святая и совершенная! Буди имя Твое благословенно отныне и до века! 27 июня ночь прошла довольно спокойно. Утром ввели кордиамин. Была рвота. Навестил матушку владыка. Вечером ввели глюкозу с трудом, вымыли голову, переменили белье. 28 июня, суббота. Ночью вызвали «скорую». Днем навестил Вася. Я видел, как прогрессировал упадок работы сердца. Около двадцати трех часов она заснула. 29 июня, воскресенье. Проснулась в два часа, поднялись сильные боли. Вызвали «скорую». В шесть часов утра я приобщил ее Святых Таин. Снова вызвали «скорую». Пульс быстро слабел. В десять часов я начал ее соборовать. Слабость усиливалась. На пятом Евангелии я прервал молитву. Она тихо сказала: «Пора идти домой». Я — к ней: «Благослови детей и всех нас». Мы стали прощаться.
Я ей подавал иконки, и она благословляла: Варю, Наташу, Катю, заочно Женю. За мной прощались все присутствовавшие наши друзья: Ксения Тимофеевна, Клавдия Семеновна, Александра Сергеевна. Я продолжал соборование. Закончил соборование в одиннадцать часов десять минут. Она попросила ее посадить. Ее подняли, посадили, плечи ее я прижал к своей груди, поддерживая, голова немного склонилась вперед. Она тихо дышала. Прошло несколько минут молчания, я думал: она устала от соборования, задремала. Слышу: дыхание становится реже… Вздох… и нет… еще вздох… Это был последний ее вздох. Вошла Варя, я ей: «Она скончалась». Варя поднесла зеркало, на нем не было больше следов дыхания. Одиннадцать часов тридцать минут. Впоследствии одна раба Божия в Ленинграде мне говорила: она видела это мгновение. Два светлых ангела быстро взяли душу матушки.
Ее тело положили на постель, оно было еще теплым, но уже бездыханным… Омыли, надели черное платье, белый платок шелковый, чулочки, туфли. Положили на стол. Я чувствовал, как последнее тепло жизни оставляло ее тело. Я позвонил в собор. Владыка служил Литургию, был момент запричастного стиха. Владыка вышел к народу и сказал о том, что совершилось. Весь храм в безмолвном рыдании опустился на колени…
Я служил первую панихиду. По окончании панихиды приехал владыка и также служил панихиду. Послали телеграммы: сыну, в Сиверскую, Ленинград, Торжок, Глинки, Лугу…
Когда я пишу эти строки, еще и сейчас острая боль разлуки пронзает мое грешное сердце. Ушло мое земное счастье, мой земной ангел-хранитель, тихий, смиренный, верный, венчанный терновым венцом многих страданий, несший со мной тридцать пять лет тяжкий крест пастырства. Милый мой друг! Я знаю, что ты не умерла, а по воле Господа ушла в иной, лучший мир вечного света, очищенная и освященная Святыми Таинствами Святой Церкви, насыщенная Хлебом вечной жизни, которым ты питалась ежедневно девять лет, ушла ко Господу, Которому ты служила на тернистом земном пути, Кем всегда жило твое сердце…
К вечеру служили панихиды: отец Анатолий (Малинин), отец Александр (Кузьмич). С шестнадцати часов начали читать Псалтирь. Михаил Иванович Воробьев сделал гроб, и вечером она была в него положена. 30 июня, в понедельник, в восемь часов тридцать минут я служил панихиду, продолжалось чтение Псалтири. Оформляли необходимые документы. В тринадцать часов я с владыкой и Анной Николаевной, старостой, поехали на кладбище для выбора места погребения. Согласились похоронить в ограде родных Анны Николаевны, к западу от могилы протоиерея Николая (Чернышева). Собирались родные из Ленинграда: Мария Дмитриевна, Анна Семеновна, Мария Петровна, Анна Павловна, зять из Сиверской. Вечером я фотографировал матушку. Это была последняя ночь в нашем доме для меня с моим верным, кротким другом…
1 июля, вторник. С двенадцати часов ночи до трех часов я читал над нею Псалтирь. Настал для меня последний день в нашем доме с нею. Утром я служил панихиду, после меня — отец Евгений. В семнадцать часов — вынос. Собрался наш причт, певчие. Служил я последнюю литию, гроб вынесли через террасу в прямую дверь. Около дома снова фотографировали. К дому подана лошадь с катафалком, улица полна народа. В дверях собора встретил владыка с литией. Начал Парастас я, на семнадцатую кафизму вышел владыка с причтом, отец Евгений. Прибыли: из Торжка — Наталья Васильевна Ласицына с Таней, из Глинок — Петя и Ваня, из Загорска — Анатолий Васильевич, брат матушки. Из Красноярска телеграфировал и звонил по телефону сын, что приехать не сможет. Ночь в соборе с двенадцати до трех часов я читал Псалтирь… Последняя в храме и на земле с ней…
2 июля, среда. С трех до шести уснул в крестилке. В восемь часов — Литургия. Служил владыка, я, отец Александр (Кузьмич), отец Иосиф, отец Павел (Кроткевич), отец Петр (Павлов) — Чудово), зять, отец Евгений, отец Михаил (Соловьев) — Луга). По запричастном стихе я говорил слово: «Вселюся в селении Твоем во веки, покрыюся кровом крил Твоих». (Сорок лет матушка: и спутница на крестном пастырском пути, друг и духовная дочь, дети, скорби, болезни, кроткий, верный земной ангел-хранитель, увенчанный терновым венцом, с Таинством Елеосвящения, насыщенный Хлебом вечной жизни, у моего грешного, любящего сердца вступившая в мир вечной жизни). На отпевании после третьей песни говорил владыка, по шестой песне — отец Александр (Кузьмич). В двенадцать часов пятьдесят минут гроб вынесли из собора, везли на катафалке по улице Суворовской, Cлавной к Рождественскому кладбищу. Я шел за гробом. О! Если бы этим путем я шел и до конца моей земной жизни! На могиле служил я литию. Последнее прощание… Я закрыл ее лицо и посыпал землей… «Господня земля и исполнение ея…» Железным резцом начертан этот момент в моей памяти и на моем скорбном сердце… В четырнадцать часов гроб опустили в могилу.
Господь дал, Господь и взял… Буди имя Господне благословенно отныне и до века. Увижусь ли я с тобой в том мире, не знаю, мне было далеко до тебя. Я вижу себя связанным, отверженным. Пусть будет воля Господня. Лишь бы тебе, мой милый друг, дал Господь наследие блаженных, вечных обителей…
Слава Тебе, Отче, Сыне и Душе Святый, что, поражая меня тяжкой скорбью, даешь мне и величайшее утешение — ее кончину, напутствованную Святым Елеосвящением, Святым Причащением; берешь ее к Себе в обители вечной жизни с Тобою, Источником Воскресения и вечной жизни, от моей груди, от моего грешного, скорбного сердца… Слава Тебе, укрепившему немощь мою с мужеством и самообладанием исполнить мой последний долг любви…
На могиле сразу же был поставлен деревянный белый крест с иконкой, портретом и надписью. С кладбища вернулись все домой. Дом для меня стал опустевшим. Внешне все было так же, но главного нет, оно ушло… — жизнь, любящее сердце. Сколько раз я бывал в разлуке: в армии, в лагере, но я жил надеждой вернуться в свой дом, к любящему сердцу. Теперь этого нет на земле, все опустело, стало мертвым, и я стал как бы мертвым для окружающего. Если я продолжаю жить, делаю все необходимое мерно, спокойно служу, говорю, — не знаю, есть ли во всем этом «я» или нет, или это все делается как-то без меня. Хотя я и грешен, но я знаю, что со мною — Господь в том деле, на какое Он поставил меня, и Он-то через мою мертвенность и немощь делает Свое дело. А дальнейшая моя жизнь идет так, как однажды во сне мною было сказано моему умершему брату Михаилу: «Передай всем поклон и скажи, что он ждет, когда его Господь призовет». У меня есть духовная паства, дети, внуки, я еще не исполнил перед ними своего долга, служения, и я готов делать, служить, нести все скорби до тех пор, пока повелит Господь и мне отойти…
Дома были поминки, с большим принуждением я мог прикоснуться к пище. Были владыка, духовенство, родные, друзья. Вечером были на кладбище, служил я панихиду, стали разъезжаться родные, друзья. На кресте я сделал надпись: «Вселюся в селении Твоем во веки, покрыюся в крове крил Твоих» (Пс. 60, 5).
7 августа исполнился сороковой день, служил я Литургию с отцом Анатолием, на панихиду выходил владыка. Были на кладбище, на поминках. 8 августа 1958 года скончалась моя сестра Мария в Рудникове. Она лежала пять лет в параличе. Думаю, что матушка молила о ней Господа, чтобы окончились ее земные страдания. Я ездил на ее погребение. 3 октября 1958 года я привез из Ленинграда белый мраморный крест на могилу матушки, 11 октября он был установлен на могиле, на нем в фонарике горит лампада, под ней — портрет на эмали, а ниже — надпись на мраморе: «Ильина Александра Васильевна, 1897.15.02.– 1958.29.06. Жена настоятеля Новгородского Никольского собора. «Вселюся в селении Твоем во веки, покрыюся в крове крил Твоих» (Пс. 60, 5).
Мысли мои часто стремятся за ней… Где она? Каково ее состояние? Она была моя духовная дочь, куда привел ее земной путь? Я видел ее во сне очень редко и мало. Другим она являлась чаще и больше… Дочь Варя до сорокового дня видела: пришла мама к ней и говорит: «Теперь меня перевели в Момино (лат. «светоносный»), я нахожусь в институте Всезнания…» Монахиня Параскева на Жимской улице в ночь на праздник иконы Божией Матери Тихвинской лежала больная и видела во сне: пришла к ней матушка в монашеской одежде и сказала: «Встань, матушка, помолимся Божией Матери», — затем подошла к иконе Божией Матери и молится. Потом говорит: «А я сейчас была у настоятеля».
Около года спустя наш ковер, данный в храм и лежавший пред престолом, по предложению владыки был положен под гробницу святителя Никиты…
В ночь на 1 января 1963 года сестра моя Анна Ивановна в Куйбышеве видит сон: в моей комнате в Новгороде сижу я, около меня стоит матушка, обращается ко мне и говорит: « Ну, пойдем, я жду». А я, наклонившись, что-то ищу в своем столе. Она продолжает стоять и ждет…
Не дано нам вернуть прошедшего, ни удержать течения настоящего времени. Будем делать то, что дано нам сегодня, по возможности выполняя наше земное назначение… Постепенно приготовимся к переходу в вечность. «Кто даст голове моей воду и глазам моим источники слез», чтобы отмыть нечистоту грехов долгой, многосторонней жизни. Ими полна личная жизнь, внутренняя и внешняя, по всем заповедям. Как много их в жизни семейной, к супруге, детям, родителям, родным, ближним. Как дам я ответ за свое пастырское служение, за отношение к Святыне, к вверенным мне чадам Святой Церкви, Святым Таинствам, за великое и страшное служение Святому Телу и Божественной Крови Христовым? «Наг есмь чертога, наг есмь и брака, купно и вечери, светильник угас, яко безъелейный, чертог заключися мне спящу, вечеря снедеся, аз же по руку и ногу связан, вон низвержен есмь».
Вот как я отвечу за свою неблагодарность, за нечувствие и окаменение сердца в ответ на неисчислимые щедроты, излиянные от неизреченной любви Господа, Его Пречистой Матери, святого ангела-хранителя, всех святых Его. За Его бесконечное милосердие, долготерпение к грехам моим, хранение, укрепление, бесчисленные дары Его любви, за Его Хлеб вечной жизни, за руководство, за откровения…
«Бездна бездну призывает во гласе хлябий Твоих! К подножию Твоего Святаго Креста, обагреннаго Твоею Божественною Кровию за грехи всего мира и за мои… безмолвно, бездерзновенно… повергаю всю свою жизнь… всего себя». «Судие мой и Ведче мой, хотяй паки приити со Ангелы судити миру всему, милостивым Твоим оком тогда видев мя, пощади и ущедри мя, Иисусе, паче всякаго естества человеча согрешивша».
Вместе с чувством глубокой скорби о своих грехах, о грехах моей паствы, моей семьи, сердце мое исполняется невыразимым чувством благодарения, хвалы за неисчислимые проявления Твоей бесконечной любви. Ты дал мне жизнь, вывел на служение Святой Церкви Твоей, дал мне любящую подругу жизни земной, долготерпел грехам моим, ожидая моего покаяния; озарял мою мысль и давал мне слово, касался моего мертвого сердца и делал его живым, приоткрывая завесу будущей жизни; столько лет питал Хлебом вечной жизни меня и через меня — братий Твоих, укрепляя нашу надежду этим залогом Твоей бесконечной любви и вечной жизни в Тебе!
«О, Любве Твоея неизглаголанная! Научи мя достойно благодарити Тя!» Не повергну ли я и себя, и всех, близких сердцу моему, в неисследимую бездну Любви Твоея!
«Благословен еси Агнче Божий во веки, сотворивый вечное мирови избавление!»
1963. Апрель. Новгород.
Протоиерей Александр Ильин.